Дарья Урсуляк уже была героиней нашего журнальчика четыре года вспять, когда она лишь стала матерью. За этот период времени ее актерская судьба пошла резко в гору, возникли достойные внимания работы и в театре, и в кино. На данный момент ей чуток за 30 — и этот возраст, и, видимо, материнство ей весьма к лицу. О том, какие перемены произошли в жизни и мироощущении — в интервью журнальчика «Атмосфера».
— Опосля рождения Ульяны прошло четыре года. Ты свыклась с образом жизни
мамы-актрисы?
— Мне кажется, тут все осталось без конфигураций. Пробую отыскать баланс, но почаще всего не нахожу и мучаюсь от того, что в какой-то роли: матери либо актрисы — недодаю. Думаю, что такие «качели» постоянно будут в моей жизни. Я даже не уверена, что это соединено с Ульяшей, быстрее, с моей установкой, что я всем и всюду обязана максимум.
— Не задумывалась обратиться за помощью к психологу?
— Было дело, я прогуливалась к психологу некое время. Позже благополучно не стала это созодать: мне показалось, что в принципе все, что я слышу от чужого человека, могу сказать для себя и сама. И заместо того чтоб повсевременно страдать своим несовершенством либо несовершенством ситуации, я просто начала меньше добиваться от себя и остальных — так еще спокойнее. А еще я стараюсь не заниматься упоительным разбором собственных переживаний и не копаться в их до бесконечности. Так что, отвечая на твой вопросец: равновесия нет — и это нормально. Что поделать, если мне отлично в покое, а он возникает, когда я нужна всем и всюду.
— Ранее ты гласила, что искусство, естественно, бессмертно, но будущее и твое продолжение — в детях. Что скажешь сейчас?
— Если кто-то стоит у моей головы с пистолетом и просит срочно расставить ценности, собственных близких я поставлю на 1-ое пространство. Но вопросец выбора, даже временного, у меня, к счастью, никогда не появлялся. Любимое дело для меня — одно из средств веселого получения энергии, но глобальные смыслы и сверхзадачи, что ли, я ощущаю в другом.
Платьице, VALENTINO (VIPAVENUE); серьги из коллекции Classic, MERCURYФото: Алина Голубь; помощник по свету: Анна Каганович
— Как были расставлены ценности у родителей, как ты чувствовала их любовь?
— Я весьма отлично помню присутствие матери. И в принципе это не изменялось и не изменяется. Даже ее работа проходила со мной, она постоянно была поблизости. А отцу тогда приходилось интенсивно заниматься собственной жизнью: время для него было такое, но деньки, часы, минутки, которые мы проводили совместно, окупали его отсутствие. Мне кажется, здесь дело не столько в количестве, сколько в качестве общения с ребенком. Проводить время совместно нон-стоп, естественно, приятно, но в этом нет необходимости ни в детско-родительских отношениях, ни в каких-то остальных. По существу, это ничего не меняет. Связь и близость формируются как-то по другому.
— Ты помнишь какие-нибудь весьма счастливые моменты, проведенные с родителями?
— Помню, их было много. Они занимались собой, просто я была вписана в их жизнь. И на данный момент как раз о этом думаю в контексте наших с Ульяной отношений. Я помню встречи Новейшего года, когда всю ночь игралась сама либо с детками гостей. Но у меня было чувство, что предки всегда рядом, временами мы пересекались с их взрослым миром. (Улыбается.) И на данный момент у меня таковая же задачка, я не могу проводить с дочкой 20 четыре часа в день, мы обе заняты своими делами, но ощущаем друг дружку. А если мы вдвоем, то это настоящее общение: мы делаем то, что нравится нам обеим.
— С кем оставляешь Ульяну, когда работаешь, либо она прогуливается в садик?
— У нас есть няня, есть Ульяшин папа, есть мои предки, бабушки, дедушки. У нее большой круг людей, которых любит она и которые обожают ее. Если мы захотим и ситуация будет подходящей — случится и садик.
— А для тебя самой спокойнее, когда с Ульяной находится родной человек, либо ты отыскала безупречную няню?
— Ну, навряд ли няня быть может безупречной, но можно испытать отыскать очень пригодный вариант. Мне более-наименее со всеми расслабленно. У дочери с каждым своя модель поведения, у нее совершенно умопомрачительная способность подстраиваться под человека, под его темп и ритм жизни. И любой, кто ведет взаимодействие с ребенком, дает ему что-то свое. Основное, чтоб то время, которое проводит с ней один из нас, было осмысленным и счастливым.
— С какого возраста у дочки стал проявляться нрав? И видишь ли в ней черты кого-то из родных?
— Мне кажется, что еще во время беременности я сообразила, какой человек скоро покажется, хотя, быть может, это мамский самообман, вроде бы дающий мне фору в осознании собственного малыша. Я вижу в ней черты всех поколений ее родственников. При всем этом она — личность, не схожая ни на кого, что совсем естественно.
Сарафан и блузка, все – NATALYA DERBYSHIRE; берет, AVOLKOVA; туфли, BOTTEGA VENETA (VIPAVENUE); серьги из коллекции Classic, MERCURYФото: Алина Голубь; помощник по свету: Анна Каганович
— Твоя мать тоже все соображала про тебя, когда ты находилась в животике, гласила отцу: «Просто не будет»…
— Да, думаю, это были похожие чувства, или мы идиентично это ощущаем. С той лишь различием, что с Ульяшей просто.
— Ты была вовлечена в родительскую жизнь, а у Ульяны есть няня…
— Это был 1989 год. Не понимаю, могли ли они для себя дозволить няню и как это совершенно было всераспространено. В моей семье няня для Ульяши — не чужой человек. Ну и я время от времени беру дочь на работу, рассказываю ей, чем занимаюсь, с кем общаюсь. Чтоб это не был для нее чужой мир, в который она не допущена. Всему свое время, не думаю, что в два-три года была необходимость приводить ее на съемочную площадку и в театр.
— Ты мать строгая?
— Мне кажется, что я не строгая, чем могу весьма разболтать человека. Позже, когда я подаю глас, для всех это нежданность. А глас у меня есть, он звучный и противный. (Улыбается.) Просто не надо садиться на шейку. Ну и сажать на шейку не надо.
— Понимаю, что для тебя в детстве и молодости давали свободу, но постоянно желали знать, как ты ею распоряжаешься.
— Я в принципе постоянно так благопристойно себя вела, что не надо было как-то ограничивать меня. Довольно было просто побеседовать, что делала, обычно, мать, и все вставало на свои места. Помню, что время от времени я приходила домой на час позднее, и если не пре-дупреждала, что задержусь, папа начинал орать. И меня приучили звонить. А сейчас я дожила до того, что наконец-то могу долететь куда-то и не позвонить — и никто при всем этом не будет в панике.
— А сама ты не хочешь сказать, что прилетела? Все равно им было бы спокойнее, а тебе это таковая мелочь…
— Мелочь, но она пробуждает во мне тревогу. Я долетела, все отлично. Почему обязано быть плохо-то? Если что, предки выяснят о этом первыми, ну, либо вторыми. (Улыбается.) Так что не нужно ожидать звонка и волноваться по этому поводу.
— Ты как-то произнесла, что на большая часть ситуаций у вас с матерью не сходятся ни взоры, ни представления, но при всем этом утверждаешь, что это не сущность принципиально. Как такое может быть?
— Я понимаю, что мать уже издавна выросла (улыбается), я ей ни на что глаза не открою, переубедить не смогу — и у меня нет таковой задачки. Наиболее того, я думаю, что с течением времени разрыв во воззрениях будет больше и больше.
Сарафан и блузка, все – NATALYA DERBYSHIRE; берет, AVOLKOVA; серьги из коллекции Classic, MERCURYФото: Алина Голубь; помощник по свету: Анна Каганович
— Но если вы ни в чем не сходитесь, где же тогда платформа для взаимопонимания? На мой взор, самый близкий человек должен обожать и осознавать…
— Ну да, глядеть можно на почти все по-различному, но если знать близкого человека и принимать его по дефлоту — заморочек быть не обязано. Мы с матерью с рождением Ульяши стали лишь поближе. И в большом количестве принципных вещей все-же сходимся. А основное, можно сказать (улыбается), что мы любим друг дружку. Но мать постоянно считает, что она понимает, как следует, а я — что этого никто не понимает, и она в том числе. Мне любопытно, как будет у меня все складываться с дочерью, как я буду повторять модель поведения моих родителей.
— Говоря о том, с кем остается дочка, ты произнесла «Ульяшин папа». Мне в этих словах почудилось, что в ваших отношениях с Костей что-то поменялось.
— Да, так и есть. Мы более одного года не совместно. «И это все, что я могу сказать о войне во Вьетнаме».
— Ты делишься суровыми решениями либо еще идеями о их с родителями?
— Да, но мои личные решения касаются лишь меня. Не помню, произнесла ли я о разводе по факту либо в процессе, но я не пробовала заручиться их поддержкой либо одобрением. Хотя от людей, которые тебя обожают, удивительно ждать чего-то, не считая почтения и нужного «мы рядом». Так у нас и было.
— Наверняка, ты стала ощущать огромную ответственность за Ульяну?
— Я в принципе весьма ответственный человек — куда уж больше. И когда Ульяша с Костей, я стараюсь не надзирать их и не мешать их общению, это их дела, в каких все гармонически. Они — восхитительная пара.
— На данный момент стильно рано отдавать деток во различные кружки. Ульяна чем-то занимается?
— Мы предприняли в прошедшем году пробы хождения в бассейн, получили адский опыт поликлиники. И так как я человек впечатлительный и, если честно, не то что не приветствующий, а не циклящийся на ранешном развитии деток, то думаю, что спешить некуда. Ульяна сама произнесет, чем желает заниматься, и обязательно это получит.
— Ты упомянула, что впечатлительная. Как для тебя удается обладать собой, управляться со собственной натурой?
— Я окружена весьма правильными людьми (улыбается), до этого всего в моей семье. Они могут меня собирать в те редчайшие моменты, когда я сама не могу этого создать. И есть друзья, а именно, подруга, с которой мы дружим с юношества, она лучше всех психотерапевтов совместно взятых. У нас бывали весьма различные этапы, связанные с институтами, работами, личной жизнью, рождением деток, но это тот тип отношений, когда связь не прерывается вне зависимости от ее интенсивности. Дружим уже больше 20 лет, сама не верю, огромная цифра.
— За эти пару лет у тебя возникла вереница весьма добротных ролей в кино. Если нет увлекательных предложений, можешь дозволить для себя не работать либо все равно стараешься не быть в обычное?
— Я не соглашаюсь и даже не пробуюсь на то, на что категорически не желаю. По другому мне становится плохо, это меня разрушает. Но по большенному счету я постоянно предпочитаю работать. В хоть какой непонятной ситуации — иди, работай. Таковой нехитрый принцип.
Тренч, FENDI (VIPAVENUE); туфли, LESILLA (VIPAVENUE); серьги из коллекции Classic, MERCURYФото: Алина Голубь; помощник по свету: Анна Каганович
— Как нередко не говорят? Поменялось ли что-то по сопоставлению с началом карьеры?
— Не говорят почаще. Охото мыслить, что эта драматичная статистика связана просто с достаточно огромным количеством предложений. (Смеется.) Время от времени я читаю сценарий, и, зная, от кого пришло предложение, понимаю — мы вот семь лет не совпадали, чуть ли что-то поменяется, но почему бы не отдать друг дружке шанс? В конце концов пробы — часть работы.
— Никогда не ошибалась с прогнозом?
— В принципе, я приучила себя идти на пробы с чувством, что будет эта работа в моей жизни либо нет, ничего не поменяется. Но у меня, к огорчению, есть дурная актерская черта — азарт. Я все равно пока не могу относиться к пробам с прохладным носом. Но я лимитирую собственный ажиотаж. По другому можно сойти с разума, а я желаю выдержать еще хотя бы пару лет в каком-то относительном здоровье. (Улыбается.)
— Ты на данный момент влюблена либо твое сердечко свободно? И в принципе, чтоб работать с азартом, для тебя необходимо это состояние?
— Мне отлично там, где я на данный момент нахожусь, и я надеюсь, что так будет как можно подольше. Я не про вечно пылающий глаз и перманентную влюбленность во всех и все, а про жизнеобеспечивающее и смыслообразующее чувство, что ли. Оно дает мне гигантскую энергию и силы. И я совершенно не убеждена, что для того, чтоб отлично сыграть, необходимо пережить какой-то опыт. Как говорится: «А вы сыграть не пробовали?». Время от времени мне кажется: «О, как это не похоже на меня, но как я желаю попробовать это ощутить!». Мне нравится перемена лиц.
— У тебя в крайнее время возникли весьма различные героини. Чем тебя заинтриговали, к примеру, Аглая из телесериала «Мосгаз. Новое дело майора Черкасова» и Ира Константиновна в «Дылдах»?
— В «Новеньком деле майора Черкасова» меня завлекло то, что моя героиня — актриса, при этом несостоявшаяся, нереализованная. Она как минимум неопытная, но при всем этом весьма принципиальная. Так как я думаю, что мне самой это несвойственно (улыбается), было весьма интересно это сыграть. И нравилось, что это ретро-детектив. В «Дылдах» (а уже выходит 2-ой сезон), моя героиня сначала такой сухарь, но равномерно она раскрывается.
— Сначала, на мой взор, она не попросту сухарь, а реальная стерва. Но вправду очень изменяется благодаря чувству. А ты почаще видишь вокруг себя людей, которые изменяются с течением времени, с годами либо тех, кто в целом остается собой?
— Различных. Кто-то весьма переменчив и текуч, кто-то стабилен, как утюг. Почему утюг? Ну, давай считать, что утюг — это какая-то константа.
— А ты какая?
— Я же себя со стороны не вижу.
— Ты уже лет пятнадцать-20 можешь сознательно следить родителей, сестру. Как для тебя кажется, они очень поменялись?
— Все они в чем-то смягчаются, в чем-то стают жестче, в чем-то разочаровываются, избавляются от каких-то привычек и убеждений, поэтому что они огромные и достойные внимания люди — удивительно ожидать от их какой-то консервации.
— Но мне кажется, что вот твой папа за те 20 лет, что я его понимаю, в основном не поменялся, остался таковым же хорошим, отзывчивым, надежным…
— Естественно. Наверняка, набор принципных свойств у всех, кого я понимаю близко, сохранился. Я сейчас узнаю в собственных родителях их юных. Что касается нас с Сашкой, думаю, к этому вопросцу нужно будет возвратиться лет через 20.
Пиджак и поло, все – NATALYA DERBYSHIRE; ремень – MARC CAIN; серьги из коллекции Flower, MERCURYФото: Алина Голубь; помощник по свету: Анна Каганович
— Опосля «Мосгаза», «Дылд», «Закрытого сезона» ты ощущаешь больше внимания к для себя, узнавания? Замечаешь какие-то признаки фуррора?
— У меня как-то глаз на это не настроен. Я замечаю лишь какие-то определенные вещи: подошли на улице — спросили про какой-либо кинофильм. «Меня узнали», — додумался Штирлиц. Наверняка, на данный момент такое случается почаще. В особенности опосля телесериала «Мир. Дружба. Жвачка». Я сама его в весеннюю пору с наслаждением поглядела, оказалось, что не я одна.
— А пишут?
— Мне писать некуда, нет аккаунтов в соцсетях, лишь письма на почту. Когда-то был Фейсбук, да и его издавна нет.
— Почему? На данный момент все твои коллеги зациклены на Инстаграме, который, на мой взор, еще наиболее эгоцентричен…
— Молодцы, но у меня нет Инстаграма.
— А для тебя не молвят, что это необходимо и полезно для актрисы? Не считая того, ты весьма расцвела, у тебя за крайние годы возникло столько прекрасных фото, не охото показать их?
— Спасибо моему косметологу. (Улыбается.) Все, что мне охото показать людям, я показываю. А кто Инстаграмом должен заниматься, я либо кто-то иной? Хотя, если б я желала, наверняка, отыскала бы на это время. Основное, я не весьма понимаю, для чего мне это. Для чего себя заставлять-то?
— Как ты относишься к собственной наружности, можешь беспристрастно оценивать, смотря на экран, фото?
— Мне кажется, я к для себя беспристрастно отношусь. Не считаю, что писана как картина маслом, но, если мне вдруг так покажется, есть обычный метод спуститься на землю. Заходишь в Веб и читаешь все, что про тебя пишут. Никаких иллюзий не остается. (Смеется.)
— Как ты реагируешь на комменты?
— Я уже не буду иной, потому и тем, кому нравлюсь, и тем, кому не нравлюсь, придется как-то с сиим смириться. (Улыбается.)
— Но бывает, что ты сама для себя нравишься? И зависит ли твоя женская уверенность от комплиментов, восхищенных взглядов, мужского внимания?
— Мне кажется, что я не весьма завишу от чужого представления, это какой-то инстинкт самосохранения, выработанный годами. Моя уверенность внутри себя зависит от остальных вещей.
— От каких же?
— От чего-то большего, что есть снутри: того, что я живу, как чувствую, от чувства правды либо благодарности, от состояния счастья и покоя людей, которых я люблю, от чувства изготовленного дела либо предвкушения новейшей работы. Я здесь как-то меж съемками в стршном виде заехала к отцу, и он под шумок сделал мой портрет на собственный телефон. Я увидела лицо с морщинами, жутко невыспавшееся, с какой-то неустроенностью во взоре, но это была я, фото что-то про меня гласило. Это беспристрастно и прекрасно.
— Для тебя продолжают гласить, что ты похожа на Роми Шнайдер?
— Да, продолжают. Но, естественно, я все понимаю, где я, и где Роми Шнайдер. Приятно, но неправда. (Смеется.)
— А твоя людская уверенность связана с женской? К примеру, твоя сестра Саша утверждает, что постоянно была уверена внутри себя как дама…
— Не весьма понимаю, что Саша имеет в виду. Нужно у нее уточнить. Это в смысле воспользоваться фуррором у парней? В таком случае на отсутствие внимания я никогда не сетовала. Но ни женской убежденности, ни реализации мне это не отдало. Если она и возникла, то совершенно по другому поводу.
— А по какому? От большенный любви, дела определенного человека?
— Так бы хотелось сказать, что все изнутри из себя, возлюбленной, я все для себя сама даю — но это неправда. Я весьма завишу от того, какие люди рядом со мной, от того, что делают они для меня, а я для их. С иной стороны, весьма не охото нагружать кого-то доборной ответственностью за мое самоощущение. В общем, не понимаю я, откуда что берется. (Смеется.)
Тренч, GUESS BY MARCIANO; серьги и кольцо из коллекции Color, все – MERCURYФото: Алина Голубь; помощник по свету: Анна Каганович
— Но при всем этом ты весьма следишь за собой. С ранешнего возраста начала ходить к косметологу, поначалу совместно с матерью…
— Сейчас уже мать прогуливается к моему косметологу. (Улыбается.) Редчайший и конвульсивный уход за собой — это то, что я делаю себе. Во-первых, мне весьма приятен и увлекателен человек, к которому я хожу на процедуры, во-вторых, там я отдыхаю. В-3-х, это дает мне чувство выполненного долга впереди себя. Так как я понимаю, что не занимаюсь собственной наружностью раз в день: недостаточно сплю, пью не достаточно воды, ем что попало — так я пробую свою халатность как-то восполнить.
— В крайние годы ты стала к тому же ярой фанаткой спорта…
— Да, крайние два с половиной года я им увлеклась. Занимаюсь в зале с тренером. Это тренажеры либо почаще многофункциональные тренировки на выносливость и координацию. Сначало это была, естественно, психотерапия. Я туда бежала при любом комфортном случае: занималась через денек либо любой денек по два-три часа. В итоге стала лучше себя ощущать: и седьмой этаж по лестнице с ребенком на руках сейчас для меня совершенно не неувязка.
— Если в одно и то же время необходимо будет пойти или на красивый спектакль, кинофильм, ресторан либо в спортзал, что выберешь?
— Глядя с кем я иду в театр либо ресторан. Если одна, то, быстрее всего, в зал.
— Ты интроверт?
— Для тебя виднее. (Улыбается.) Совершенно мне кажется, что я довольно закрыта, но как чувствую, что есть ради чего же раскрываться, в особенности на съемочной площадке, — с радостью это делаю. Так, благодаря работе в мою жизнь пришло много людей, которые стали мне близкими.
— И все таки как ты себя ощущаешь перед первым съемочным деньком либо сначала работы?
— Я умею притворяться (смеется): включать лампочку, от которой всем отрадно, и атмосфера разряжается. Если не желаю — не включаю, тогда и находиться со мной омерзительно. (Смеется.)
— Тебя не считают сложной актрисой, со сложным нравом?
— О этом лучше не меня спрашивать. Но, по-моему, я легчайшая актриса,
просто подарок. (Смеется.)